43. Из письма к М. П. Лилиной

Начало мая 1896

Москва

...Вчера проснулся по случаю праздника в 12 часов. Пустой дом -- куда деваться? Думал, думал... поехал к Медведевой1. Просидел с 2 до 8 часов. Обедал, чай пил и все шесть часов проговорил, конечно, о театре. Медведева была необыкновенно в духе. Все выпытывала, почему ты больна, не потому ли, что ревнуешь меня к театру. Я удивился, откуда она знает! Оказывается, что у нее с мужем всю жизнь была та же история. Прости, может, я сделал глупость, но я признался, что часть твоей болезни происходит оттого, что ты меня не видишь. Вот Медведева понимает мое состояние артиста и мужа и сознает, насколько трудно совместить эти две должности; она понимает эту двойственность, живущую в артисте. Любовь к женщине -- одно, а любовь к театру -- другое. Совсем два разных чувства, одно не уничтожает другого. По-моему, она очень хорошо говорила, и я решил по твоем возвращении посоветоваться именно с ней. Мне думается, что именно она поймет и тебя, как женщина, и меня, как артистка. Все время почему-то она говорила на тему, что я обязан сделать что-нибудь для театра, что мое имя должно быть в истории. Она давно это твердит в Малом театре, и после "Ганнеле" Ленский стал ее поддерживать2. Не знаю, для чего она это говорила, но мне показалось, что она как будто догадывается о моем намерении или охлаждении к театру.

   Пришел Дмитрий Феофилактович3, и потому прерываю письмо...

   Пишу на следующий день утром, за утренним чаем.

   Вчера просидел с Филатычем до 11 1/2 час., и, конечно, проговорили опять о театре...

   ...Опять приглашали ставить "Принцессу Грезу"4 -- отказался вторично. Об этом, впрочем, не жалею, так как выйдет гадость. Откупился от Яворской декорациею из "Отелло". Думал, что Добровольский отыщет ее в сарае и перевезет в театр и обратно. Оказалось же, что Добровольский уехал из Москвы и некому искать декорацию по сараям. Спектакль же назначен на воскресенье, и я не знаю, что мне делать. Все это меня злит еще больше.

   Перед тем как писать тебе, я послал с посыльным письмо к Куперник5 о том, что декорации не найдены и что я прошу ее принять все меры на случай, если Добровольский не найдется. Около 11 1/2 час. приносят записку от Куперник, в которой она умоляет приехать по экстренному делу. Еду к Черневским6, оказывается, она живет не у них, а напротив. Застаю несчастную девочку (ее рост на головку ниже Щепкиной из Малого театра) в ужасном состоянии. Она взяла на себя антрепризу, так как считает себя передовой женщиной, и теперь ее разорвали на клочки. Умоляет со слезами помочь ей, иначе она совершенно разорится... Конечно, просьба ее заключается в том, чтобы я приехал хотя на одну репетицию. Тут я вспомнил не столько намерение отставать от театра, которое, как назло, преследует меня, сколько твой совет: в театральных делах не связываться с такими дамами, которые в глазах публики могут впутать меня в сплетню. Среди таких дам, конечно, Яворская занимает первое место. После самых неудачных мотивов, после разного вранья, со страшными усилиями удалось кое-как отбояриться. Но все это вышло ужасно нескладно, и, конечно, я нажил теперь нового театрального врага. Удивительно всегда со мной это случается, когда нужно отказываться. В самый решительный момент, когда нужно поскорее говорить "нет", я пропускаю время, делаю паузу, во время которой стараюсь подыскать какой-нибудь деликатный мотив отказа, лицо выражает страшное смущение, тот, кто просит, пользуется этим моментом, начинает уже благодарить за согласие, а я ничего не могу придумать и еще больше начинаю смущаться; конец на меня находит туман, я начинаю говорить чушь, и в результате получается впечатление, что я хандрю, ломаюсь, словом, самое отвратительное впечатление. Так или иначе, но третий раз отказываюсь. Теперь, вероятно, оставят в покое. Сегодня утром наконец явился Добровольский. Я сдал ему -- доставить декорации и теперь развязал себе руки совершенно...

На вопрос: "В чем вы спите?", Мэрилин Монро, не задумываясь, отвечала: "В "Шанели № 5".